— «Скорая». Слушаю вас.
В небольшой диспетчерской «скорой» на телефонные звонки отвечают четыре женщины: трое на приеме входящих вызовов от населения, а четвертый, центральный диспетчер, распределяет вызовы между бригадами и поддерживает с ними связь по рации.
Мы находимся на центральной подстанции скорой помощи на улице Полевой. В планах провести один день вместе с бригадой медиков. На городской станции работают 43 бригады, в каждой по два человека. Наша бригада под номером 19. Ее специалисты Людмила Петровна Чебалкина и Татьяна Михайловна Михалина с большим стажем работы на «скорой»: 22 года и 16 лет.
Пересменок. 7:30 утра. Есть немного времени, чтобы осмотреть подстанцию. Во всех кабинетах и коридорах здания расположены громкоговорители, оставшиеся еще, наверное, с 70-х годов. По динамикам объявляют номера — таким образом диспетчер сообщает бригаде о выезде.
Скорая слушает
19-ая к смене уже подготовилась — чемодан с необходимыми лекарствами укомплектован (фельдшер уже по памяти сверяет наличие и количество ампул, тонометра, глюкометра, бинтов, шприцов…).
Весит чемодан порядка шести килограммов, его берут на каждый выезд. Также в машине скорой помощи обязательно проверяют исправность оборудования.
За прошлые сутки в диспетчерскую поступило порядка семисот вызовов. Основной шквал звонков выпадает на период с пяти вечера до трех ночи.
В прямоугольном окне дежурных видны номерки бригад. Когда бригада находится на станции, они расположены вдоль стекла. Перед каждым выездом номерок вещается на боковую стенку окна, также диспетчер фиксирует информацию в компьютере. В этом же окне выдается карта вызова с первым адресом.
Из громкоговорителя звучит: — 19-ая на машине двадцатой.
Первый выезд
На часах 8:05. Возле центрального входа подстанции нас ожидает «ГАЗель» «скорой» с опознавательными знаками и номером «20». За рулем водитель Слава — бейсболка, взгляд с прищуром из-под козырька.
— Я буду очень долго залезать. Представляешь, я вчера грохнулась! — залезая в кабину, обращается к Славе Людмила Петровна.
По правилам бригаде выделяется сорок пять минут для оказания помощи по одному адресу.
— Это с учетом дороги? — интересуюсь у Людмилы Петровны.
— Нет. Двадцать минут дается, чтобы добраться до места, — отвечает фельдшер. — Сейчас вот еще можно уложиться, а вечером будут пробки и уложиться уже сложнее. Во-первых, никто не пропускает. Когда включаем спецсигналы, то многие делают вид, что не замечают… У каждой бригады своя машина, а наша три дня назад в ДТП попала! Как раз больного везли… Так другой водитель сказал, что нас не видел и не слышал! Хотя все было…
Люди как на праздник ходят, а мы — как на войну. У нас борьба
Медленно подъезжаем к светофору. Впереди затор.
— Вот вам пробка! И ее не перепрыгнешь. На работу, как на войну! — произносит Людмила Петровна.
— Вашу праздником не назовешь? — обращаюсь к ней.
— Нет. Не про нашу, — улыбаясь отвечает врач.
В машине скорой помощи тепло. Старые «буханки» в автопарке городской станции заменили на современные «ГАЗели». В салоне оборудование для перевозки больных и оказания им необходимой медпомощи. Но новизны машин надолго не хватает: эксплуатируются они круглосуточно.
— Все равно, если нас поджимает большая задержка в пути, то приходится включать спецсигналы, чтобы доехать пошустрей. Потому что народ и так весь обозленный… Для них существует только их мир… Ни о ком не думают. Что другие люди на работу едут, что дороги нечищенные — их это не волнует, — спокойно говорит фельдшер.
Водитель не соглашается:
— Сейчас хоть стали более-менее пропускать, даже стараются как-то. Раньше едешь вперед, а другой это видит, перед тобой влез и пошел. Сейчас уважать немножко стали.
В поисках квартиры № 246
По дороге Людмила Петровна рассказывает, что только в двадцати пяти процентах случаев больным необходима помощь «скорой». Во всех остальных ситуациях можно вызвать терапевта на дом или самостоятельно обратиться в поликлинику. По мнению фельдшера, люди боятся за свое здоровье, но ответственность за него перекладывают, что называется, с больной головы на здоровую. Потому чаще всего скорую помощь вызывают для перестраховки.
Приезжаем в Горрощу. Перед нами возвышается старое девятиэтажное общежитие из серого кирпича с ржавыми решетками на окнах. В непосредственной близости друг с другом соседствуют два подъезда. Обе двери частично заржавели, их заклеили оборванными остатками объявлений.
Из деталей, которые могут напомнить о современном благоустройстве жилых домов, — домофон и наклейка с надписью «Внимание! Ведется видеонаблюдение». Людмила Петровна набирает номер квартиры. Раздаются гудки, а затем тихий ответ.
— Скорую вызывали? — синхронно спрашивают фельдшеры
Дверь открывается. Попадаем внутрь. При входе на стене справа красуется надпись, сделанная черным фломастером: «Уважаемые животные не сорите в подъезде!». Втроем с трудом помещаемся в узкий лифт. В нем на панели всего шесть кнопок, а этажей девять.
На лестничной площадке в расстегнутой рубахе, «трениках» и сланцах курит мужичок средних лет. Интересуемся у него, где найти квартиру 246.
— Это вам во второй подъезд надо, — отвечает он.
— Но ведь домофон сработал, — удивляется Людмила Петровна. — С общежитиями всегда так бывает. На Нахимова вообще четыре корпуса и квартиры везде одинаковые. Если какая ошибка, то можешь их все обойти в поисках.
Идем во второй подъезд. Дверь оказывается открытой. Однако вышедшая из лифта жительница дома уверяет, что нам надо снова вернуться в первый подъезд. Людмила Петровна предлагает выйти на улицу и позвонить диспетчеру.
Спустя пять минут девушка, вызывавшая «скорую», сама выходит из первого подъезда.
— Так какой у вас номер квартиры? — спрашивает ее Людмила Петровна.
— 246.
Девушка — студентка ПТУ, в Рязань приехала из района на пару дней. Страховки на руках нет. Фельдшер рассказывает, что при отсутствии полиса бригада все равно оказывает помощь, но государство это никак не компенсирует.
У больной температура и кашель.
— Что же вы домой-то сразу не поехали, когда заболели? В Чучково свое? — обращается к ней Людмила Петровна.
— У меня парень в армии…
Перед уходом старший фельдшер дает рекоменации по лечению. На выходе обнаруживаем, что номер квартиры все-таки 745, а не 246.
«Герань, 19-я»
С позывного «Герань, 19-я» старший фельдшер 19-й бригады скорой помощи Людмила Петровна сообщает диспетчеру, что готова ехать на новый адрес.
Ровно и негромко звучит мотор автомобиля, в фоновом режиме работает рация. Из нее доносятся голоса других бригад.
— Когда выезды распределяются, учитывается зона, в которой вы уже находитесь?
— Не всегда. Так раньше было. Сейчас могут послать и в Песочню, и в Канищево — поедем везде. Если в Песочне, например, завал и не хватает бригад, то мы поедем туда. А так по ходу… Если больного отвезли в Канищево и там завал, то можем там работать, в Приокском, Недостоеве. Куда мы только не ездим. Раньше такого не было. Последние 3-5 лет так. Раньше территориальность соблюдалась.
— А сейчас почему не соблюдается? Вызовов больше?
— Да, потому что никак не покрывает.
120 адресов и на них даны всего четыре бригады — естественно, они все это не покроют
— Вызовов больше, а бригад осталось прежнее количество?
— Да. Вы посмотрите как город разросся. За «Ледовым» в Песочне стоят дома… Народ прибавляется.
Спустя паузу Людмила Петровна продолжает:
— Вообще, я как считаю, что бригад, может, будет и достаточно, если мы будем выполнять все строго свои адреса, в том числе уличные, экстренные, инфаркты, инсульты — все то, что требует скорую помощь. А все что неотложное — то тут надо налаживать поликлиническую службу. Добавлять их там или выделять им машины. Как-то налаживать надо. Наверное, у каждого своя точка зрения на то, как навести порядок. Тяжело, конечно.
Нам бы укольчик
Врачи рассказывают, что многие из тех, кто вызывает скорую помощь, надеются на «волшебную пилюлю» или «какой-нибудь укол», способный сразу вылечить. Когда этого не происходит, они испытывают разочарование и зачастую не принимают предложение доктора — проехать в больницу.
На третьем этаже старенькой хрущевки нас встречает тучная пожилая женщина. Заходим в квартиру. В маленькой двушке, заставленной советской мебелью, живут двое стариков и кошка. Под бормотание радио проходим в гостиную: на диване лежит 80-летний старик в тельняшке, он хрипло и громко дышит.
— Грипп что ли… Оба с ним болеем, — в сторону произносит женщина. — Температура. Вот, может быть, какой-нибудь укольчик бы.
— У нас каких-нибудь укольчиков не бывает, — парирует Людмила Петровна. — Какая температура? Какой день болеет? Доктора вызывали?
—Он все время болеет. Не вызывали. Я уже измучилась. Все в Москве. Господи, прям сил нету…
Людмила Петровна слушает больного.
— Он у вас весь хрипит. Пневмония. Как будем поступать? Два варианта: либо вы вызываете доктора, и он назначает лечение. К вам будут приходить и делать процедуры дома. Либо едем в больницу, — обращается к ней Людмила Петровна.
Да какая больница! Я сама еле хожу, у меня вторая группа инвалидности
Пока пенсионерка дозванивается до участкового терапевта, Людмила Петровна продолжает настаивать на госпитализации: у больного двусторонняя пневмония, состояние тяжелое. Женщина отказывается. Пенсионерку на телефоне сменяет Людмила Петровна. С десятой попытки она дозванивается до регистратуры: — Это «скорая». Запишите адрес…
В это время Татьяна Михайловна вводит больному лекарство, объясняет, что использованные ампулы выбрасывать нельзя, их должен увидеть терапевт. Но женщина говорит о другом.
— Сейчас у врачей одна писанина… Они обычно спросят что-то, а сами пишут и пишут, на больного особо внимание-то обращать некогда.
— Ну да, везде одно и то же, — отвечает Людмила Петровна. — На данный момент помощь оказали, доктора вызвали, ждите. Он придет, лечение назначит. Ну, а если будет хуже, то вызывайте скорую помощь. Но тогда придется ехать в больницу.
— А не с кем ехать…
— Детям-то позвонить нельзя? Раз вам тяжело ходить, — интересуется у бабушки Татьяна Михайловна.
— Они говорят, давай наймем сиделку сюда, будем ей платить. А я говорю, что нам сиделка только мешать здесь будет.
Прощаемся с женщиной. Возвращаемся в машину. Усаживаясь Людмила Петровна заключает:
Вот так бывает, «скорую» вызывают пожилые люди, которые сами себе предназначены и стараются выжить…
Водитель припарковал машину во дворе дома. Людмила Петровна заполняет карту вызова: показания, анамнез, жалоба на момент осмотра. Говорит, когда сложные случаи, то вписывать все лучше сразу, потом можно позабыть. Внезапно в окно со стороны водителя стучится прохожий. По манере речи кажется, что мужчина в приподнятом настроении или слегка подшофе:
— Извините, у вас кислородной подушки не найдется? — заглядывая в кабину, спрашивает он. — А то что-то кислорода не хватает…
Активно жестикулируя, мужчина признается, что пошутил
«Аритмия» по-рязански
Время полдень. Въезжаем в Соколовку. На повороте во двор нас встречают двухэтажные желтые здания с облезлыми фасадами. Подъезжаем к общежитию из серого кирпича. В нос ударяет запах сырости, когда-то покрашенные в зеленый цвет стены покрыты плесенью и «наскальной живописью», местами уже оголилась кирпичная кладка, ступени на лестнице частично обвалились, напольная плитка сохранилась лишь местами.
Пациентка — 39-летняя женщина. К ней, лежащей в темной комнате с задернутыми шторами, приводит ее брат. У женщины опухшее лицо, под глазами мешки. Больная рассказывает, что работает в ночную смену. После работы повысилось давление, из носа пошла кровь и заболел затылок.
— У меня аритмия вообще.
Людмила Петровна, глядя в медицинскую карточку:
— У вас синусовая тахикардия, а не аритмия. Давление мерили? Есть чем мерить? Таблетки какие-нибудь пьете? У вас тут вот выписаны.
— Нет.
— Почему?
Женщина жалуется, что много работает и принимать таблетки ей некогда. Говорит, что по четырнадцать часов находится на ногах, из-за чего они опухают.
— Вам работа мешает таблетки принимать? С алкоголем как? Травмы головы не было? Не били вас вчера?
— Вчера нет. А так было раньше… Когда замужем была, муж бил по голове часто, — жалобным голосом произносит женщина.
После осмотра Татьяна Михайловна снимает у пациентки ЭКГ.
Вам нужно заняться своим здоровьем
— Сейчас помощь окажем, а завтра, или когда сможете, вам нужно обратиться к врачу. Начать стоит с терапевта, затем к эндокринологу и к неврологу. Вы не ходили, я так думаю… — укоризненно смотрит она на женщину.
— Не ходила… Братишкой занималась своим, — женщина начинает тихо плакать.
Неподалеку стоит мужчина лет сорока.
— Это ваш брат? — кивает на него Татьяна Михайловна. — Вы чего начинаете? Сейчас-то все нормально?
Женщина кивает.
Уходим. В машине старший фельдшер вздыхает
— Вот для чего вызвала? Однозначно вчера был алкоголь, потому что от нее пахнет. Видно всю ночь пила, а на работу теперь нужен оправдательный документ.
Кто на что учился
Речь заходит про отпуск. Старший фельдшер уверяет, что сейчас все плохо:
-- Раньше наши родители могли на отпускные съездить на отдых на юг, а сейчас мы куда можем съездить на отпускные?
— В Солотчу. С палаткой, — с улыбкой отмечает Слава.
— Если только с палаткой… В Солотче путевка в санаторий стоит двадцать пять тысяч — это же почти вся моя зарплата. Получается, отдохнул семь дней, а потом можно «зубы на полку».
— Ну, вот вам прибавили… Врачам прибавили… — продолжает водитель.
— Да что там прибавили-то?! — возмущается Людмила Петровна.
— У одного зарплата двенадцать тысяч, а у другого двести — вот вам и средняя по России, — звучит из салона голос Татьяны Михайловны. — У нас так вся Россия живет, не только медики.
— А еще ведь говорят: кто на что учился, — с улыбкой продолжает старший фельдшер. — Но я ведь тоже ходила не семечки грызть. Я училась! «Грызла» гранит науки. Это же не просто так!
Подъезжаем к Солотчинскому шоссе, там нас ждет больной с травмой ноги. На счету уже восьмой адрес. Беседа о зарплатах постепенно сходит на нет.
Скорая как такси
Стоим у подъезда новостройки на Солотчинском шоссе. Двор представляет собой частную территорию, огражденную забором. На въезде работает шлагбаум — одна из бед для машин скорой помощи, после нерасчищенных дворов. По правилам «скорая» должна подъехать прямо к подъезду на случай экстренных ситуаций, когда требуется транспортировка больного или дополнительное оборудование. Шлагбаумы, равно как и неправильно припаркованные автомобили, в таких ситуациях служат преградой.
Тем временем из домофона доносятся гудки, а затем женский голос.
— «Скорую» вызывали? Какой этаж? — спрашивает фельдшер.
— Да. Четвертый. Не поднимайтесь, я сейчас сама спущусь.
Фельдшеры, глядя друг на друга, недоумевают. Неподалеку прогуливается девушка с детской коляской и предлагает нам открыть дверь в подъезд. Людмила Петровна благодарит:
— Больная сказала, сама спустится.
— Как так? — теперь и девушка недоумевает.
— Вот так, — разводит руками фельдшер.
— Странно… Мы вот тоже недавно с малышом скорую помощь вызывали. У ребенка отек гортани был страшный, мы чуть его не потеряли. Вы даже не представляете, что я пережила, — делится девушка. — К нам приехали только, когда мы уже попросили реанимацию.
Отдаваясь работе, к своим не успеваешь
— У нас так свой врач ребенка потерял, — говорит Татьяна Михайловна.
В момент разговора из подъезда выходит женщина, здоровается с нами и почти что бодрым шагом идет в сторону машины скорой помощи. Рядом с ней, прихрамывая, Людмила Петровна, которая накануне дважды поскользнулась по дороге на работу. Позади них идем мы с Татьяной Михайловной и тихо хихикаем: «хромой здорового ведет». Садимся в машину и едем в трамвпункт.
— Такси заказывали? — улыбается нам водитель и заводит автомобиль.
«Мне сделают не то»
От диспетчера поступает новый адрес. Больной жалуется на кашель и затрудненное дыхание. В период обострения простудных заболеваний количество подобных вызовов возрастает. В пятиэтажке в Горроще нас ожидает пожилая женщина.
— Я сама медсестра, — глядя на врачей сиплым голосом заявляет она.
Проходим в комнату. В небольшом помещении кровать, шкаф и туалетный столик. Главная особенность комнаты — иконы. Они висят на стене, стоят на подоконнике, на полках шкафа, самая крупная — возле кровати. Из разговора Людмилы Петровны с женщиной становится понятно, что та не доверяет компетенции участкового терапевта и все лечение назначает себе сама.
У меня аллергия. На все
После осмотра старший фельдшер предлагает больной поехать в стационар. На что получает отказ.
— Нет, я не поеду. Там, понимаете, мне сделают что-нибудь не то. Здесь я знаю, что делаю.
— Со своим терапевтом не связывались? Вас должен наблюдать участковый терапевт.
— У нас все после института полный ноль… Давайте посоветуемся, что мне делать.
— Понимаете, вы уже пропили сильные антибиотики, перемешали их в кашу… По-хорошему вам нужно дня два «послушаться», а затем сделать рентген. Для вашего спокойствия.
Несмотря на все уговоры, женщина отказывается ехать в поликлинику и подписывает отказ от госпитализации.
Секира или пистолет
После очередной перевозки пациента в травмпункт Людмила Петровна погружается в воспоминания.
В конце 90-х шел ее четвертый год работы в бригаде скорой помощи. На одном из адресов, куда фельдшер приехала вместе с двумя коллегами, их встретила женщина, которая сразу показалась Людмиле Петровне странной. На ней было платье, поверх него сарафан, затем халат и куртка. На вопрос врача — что случилось — женщина протяжно ответила: «ой, даже не спра-а-ашивайте, у нас такие проблемы…». Потом хозяйка указала бригаде на одну из комнат и попросила войти.
— Мы туда заходим, а она какая-то обшарпанная, ободранная. Через все помещение протянута черная ткань, а посередине комнаты сидит лысый, полуголый мужик. Возле мужика стоит обогреватель, а перед ним лежит секира.
Людмила Петровна вспоминает, что в тот момент все трое кинулись врассыпную.
Мужчина оказался душевнобольным. Об этом рассказала прибывшая на место психбригада. Вскоре подтянулась полиция. При попытке задержать мужчину и отвезти на лечение, он оказал сопротивление обеим службам.
Я после этого пришла домой и думала, что уволюсь
— Я помню его выводят, а он полуголый… Ноги все в наколках. Трусы у него, как у индейца, — в виде тряпки.
Работа скорой помощи — это не только большая ответственность за спасение чужих жизней, но и подвержение риску собственной. В марте 2015 года пьяный пациент напал на бригаду скорой помощи. Медики приехали на вызов к женщине, которая жаловалась на высокую температуру. Однако температура была не настолько высокой, чтобы ее надо было «сбивать». Тогда пьяный супруг женщины начал требовать у медработников кодеинсодержащие препараты. Ему, конечно, отказали
— Он сказал, что берет нас в заложники. Второй фельдшер взял телефон и говорит — я сейчас хотя бы диспетчеру позвоню и скажу, что нас берут в заложники. Сначала мы с улыбкой восприняли, подумали, что дурачится.
После чего мужчина закрыл входную дверь и ушел в соседнюю комнату, из которой вернулся с пистолетом и выстрелил в медиков. Пуля пролетела в нескольких сантиметрах от людей.
— Коллега моя — волевой человек, а я смотрю на нее, у нее слезы из глаз покатились. Мы ему чемодан сразу ногой и подпихнули.
Мужчина обыскал сумку, но наркосодержащих препаратов не нашел, после чего отпустил медиков.
— За десять минут до этого разговаривала с ребенком по телефону. А после всего этого могла бы просто домой не прийти…
Сразу после освобождения фельдшеры обратились в полицию. Мужчину задержали.
«Никуда не поеду. Умирать буду»
Некоторые пациенты находят в лице медработников слушателей, для которых вопрос «больной, на что жалуетесь?» служит поводом поделиться не только историей болезни, но и своей порой нелегкой судьбой. Врачи относятся к таким с пониманием, для них подобные разговоры не редкость. За один день работы бок о бок с бригадой скорой помощи убеждаешься в этом лично. Каждый «адрес» — это отдельная история, в которой иногда непонятно от чего человек страдает больше — от физического недуга или от душевных терзаний.
Поздним вечером на одном из адресов бригаду «скорой» ожидала 85-летняя бабушка, которых называют «божий одуванчик». Пожилая женщина жаловалась на боли в груди. Накануне она приехала из деревни в гости к своей внучке, страдающей ДЦП.
Пенсионерку сначала осматривает Людмила Петровна, в это время Татьяна Михайловна заполняет карту вызова. При осмотре бабушка рассказывает, что приезжает в Рязань раз в неделю, чтобы навестить внучку и помыться в ванной, потому что в деревне таких удобств нет.
— У меня четыре козы, — рассказывает она, — Продать их надо.
У бабушки хозяйство в деревне: козы, куры
— Одна она там совсем, — поясняет внучка, которая сидит на стуле неподалеку.
В крохотной однушке девушка ютится с десятком кошек, которые то и дело шныряют по комнате. Некоторые с испугом выглядывают из-под дивана, на котором сидит миниатюрная бабушка.
Людмила Петровна читает только что снятую кардиограмму. Показания оказываются хуже прежних, что сохранились в медицинской карте.
— У вас инфаркт давно был? — спрашивает врач.
— Двадцать лет назад. Я тогда работала в МВД, — отвечает пенсионерка. — Там у меня случилось два инфаркта в одном году. После небольшой паузы она продолжает: — Одна я живу. Понимаете мне и приехать-то вот только к ней, — кивает женщина на внучку. Потом, обращаясь к фельдшеру: — У меня есть своя квартира. Но там меня видеть не хотят.
— Сейчас сердце болит? — прерывает ее Людмила Петровна.
Я уже привыкла к этой боли l
— Пью таблетки горстями. Мне умирать пора… — глядя на нас с Татьяной Михайловной говорит бабушка.
— Ну как же! У вас такое хозяйство, а вы собрались умирать, — подбадривает ее Татьяна Михайловна.
— Да умру скорей. Куда еще жить-то? 85 лет уже.
— В больницу поедем? — старший фельдшер снова прерывает пенсионерку.
— Никуда я не поеду. Умирать буду.
Однако уговорить пациентку медикам удалось.
«Задолбали вы меня!»
Похожей фразой, только в нецензурной форме, бригаду скорой помощи встречает дежурный врач приемного покоя горбольницы, куда привезли бабушку. Часы на стене показывают 22:15. В это время во мраке коридора приемного отделения ожидают три человека.
— Прям сил никаких нет на вас! — доносится из кабинета дежурного. Врач, молодая женщина с заспанным лицом, швыряет протянутую старшим фельдшером бумагу на стол. По разговору становится понятно, что она не очень рада приезду «скорой».
— А вы нам куда их предлагаете везти? Вы тут особо-то не кричите.
— А я и не кричу. Вы просто совсем уже… — заметив репортера с фотокамерой женщина меняет тон на спокойный. — Устали мы.
— А мы что, не устали?! — отзывается фельдшер.
Спустя десять минут возвращаемся в машину скорой помощи.
— Кто захочет в больницу возвращаться, после того, как тебя такой доктор встретит? — негодует Людмила Петровна. — Никто!
Меньше, чем за сутки, 19-я бригада объехала шестнадцать адресов. Вызовы все оказались рутинными, экстренных не было. Но усталость врачей видна. Разговоров становится меньше, и во внезапной тишине, около часа ночи, Людмила Петровна вызывает диспетчера:
— Герань, 19-я. Можно вернуться для дозаправки?
— Возвращайтесь, 19-я.
