В воскресенье, 4 ноября, рязанцы увидели плод совместного творчества скопинского народного театра «Предел» и квартета «Парафраз» — премьеру спектакля «Божья дудка» о Сергее Есенине. Как отмечают сами создатели, «спектакль необычен, он лишен привычной ванильной слащавости, это размышление о трагическом разладе в судьбе поэта». «Есенину не нужен ни суд наш, ни превозношение его стихов. Лучше просто, молчаливо, по-человечески пожалеть его», — этим замечанием поэтессы Зинаиды Гиппиус авторы объясняют идею постановки, а название — словами самого поэта, в одном из стихов назвавшего себя божьей дудкой. Сценаристом и режиссером спектакля выступил заслуженный работник культуры России, руководитель театра «Предел» Владимир Дель. Премьера прошла в Зале камерной музыки областной филармонии.
Писать рецензию на спектакль, который понравился, относительно легко. Если не понравился – гораздо труднее. А если к тем, кто создал непонравившийся спектакль, относишься как к друзьям, задача становится настолько трудной, что есть большой соблазн откосить. Тем не менее, именно из уважения к Ирине и Владимиру Делям считаю важным честно поделиться впечатлениями от «Божьей дудки».
Впрочем, все равно начну с оговорок. Ставить спектакль по Есенину в Рязани – дело нелегкое. Во-первых, половину рязанской аудитории успешно отучили любить Есенина еще в школе, до тошноты закормив кленами и березками. Те же, кто не отучился, любят его стихи так сильно и считают настолько «своими», что к любой новой интерпретации будут относиться настороженно. Во-вторых, Есенин в Рязани – это ворох культурных штампов, которые неизбежно будут путаться под ногами у режиссера, решившегося работать с таким материалом. Идти на поводу у штампов нельзя, а удирая от них, рискуешь свалиться в авангард ради авангарда. «Предел» осложнил себе задачу еще и тем, что осознанно, как мне кажется, построил спектакль на теме отношений поэта с его рязанской юностью. А тут без кленов и березок – никуда.
Собственно, от «делевского» спектакля по Есенину хотелось многого: покажите нам, что за человек скрывается за облупившимся портретом на стене школьного коридора. Воскресите строки, которые примелькались настолько, что потеряли смысл. Отнимите Есенина у чиновников минобра, у ликеро-водочных заводов и шоколадных фабрик, учителей младших классов, массовиков-затейников и выжигателей по дереву. Верните его нам, живым!
Получилось ли?
Все тут очень индивидуально, но меня «Божья дудка» не подхватила и не понесла потоком, как другие постановки «Предела». Не выстраивается сюжет, не получается того эмоционального приключения, которого ждешь от хорошего спектакля. Впечатление такое, что в постановке смешано слишком много разнообразного материала – стихов, биографических цитат, фотографий, аллегорических сцен, символов, костюмов, песен. В этом калейдоскопе замысел теряется. Сложный треугольник отношений между Сергеем Есениным, его яблочно-березовым детством, тоскующей матерью и страшноватым, съедающим душу талантом, прекрасно построен и восхитительно сыгран. Но если это — основа спектакля, то связи между ней и другими линиями я не смогла распознать. Странной, например, кажется тема любовных отношений, которая появляется в середине спектакля и затем исчезает без следа. Странновато выглядит вкрапление аудиозаписи с читающим стихи ребенком в финале.
Отдельный момент – включение в спектакль квартета «Парафраз» и вокала Ларисы Голиковой. Возможно, дело в том, что я не умею понимать русский фольклор, но припев «Ой, лёлюшки-лёли» вызывает у меня острое желание спрятаться под стол, каким бы сочным вокалом он ни был исполнен. Я допускаю, что на самом деле именно такие песни именно в таком исполнении были естественным саундтреком жизни Сергея Есенина, но в моей картине мира между его стихами и вокалом в стиле Людмилы Зыкиной лежит огромная пропасть.
Зато с лубочным образом «великого русского поэта Есенина» режиссер разделался очень хорошо: в одной из сцен пьяный Есенин, сыгранный худруком «Предела» Ириной Дель, засыпает, свернувшись калачиком на ковре с собственным портретом на фоне берез. Лучше и не скажешь. А вот насмешка над превращением поэта в бренд (в одной из сцен фигурируют баклажки с этикетками «Вода есенинского края») показалась перебором. И еще огорчает некоторая повторяемость театральных приемов: резким хлопком меня уже пугали в «Кроткой».
В отличие от других спектаклей «Предела», во время которых появлялось ощущение (пусть оно было иллюзией), что у меня с режиссером возникает прямая телепатическая связь, тут мне постоянно приходилось спрашивать себя: «а это зачем?», «а это про что?», и искать ответа скорее разумом, чем сердцем. Может быть, для понимания спектакля нужно хорошо знать оригинальный есенинский текст, чем я не могу, увы, похвастаться (я как раз их тех, кого перекормили березками). Я бы, пожалуй, пересмотрела «Божью дудку» еще раз, чтобы окончательно с ней разобраться.
Впрочем, при всем сказанном выше, в спектакле есть пронзительное и прекрасное – например, почти невыносимо трогательная сцена с чтением «Ты жива еще, моя старушка» и тремя платками, которые Есенин набрасывает матери на плечи. Одна из жемчужин спектакля – момент, в котором поэт ютится на табуреточке в шерстяных носках, прижимая к груди скомканное полотнище со своими стихами. За такого Есенина — безумного, заплаканного, похмельного, израненного и так похожего на ерофеевского Веничку, — делается страшно. И за Владимира Деля делается страшно, когда он читает «Синие глаза в кабаках промокли» с настоящими слезами в голосе. Хочется бросаться на сцену и спасать – то ли актера, то ли поэта от раздирающих его душу демонов. Ради этих моментов и стоит смотреть спектакль, а все остальное хочется как-то немного отгрести в сторону, чтобы не мешало.
Впрочем, опрос знакомых зрителей «Божьей дудки» показал, что впечатления очень сильно разнятся. Говорю об этом с огромным облегчением: это значит, что спектакль не плох, просто мы с ним «не совпали». И еще это значит, что смотреть его однозначно стоит.
Мария Середа
Фото с сайта и группы проекта «»